Холодные плети дождя рассекают прохладный воздух, разбиваются об асфальт, плавят землю. Размытая картина мира, искаженная, обезображенная непогодой. Мутные силуэты домов, редкий лай бездомных собак, что пытаются найти себе убежище, спасаясь от ливня. Людей нет. Нет любителей покидать уютное гнездышко в подобный день. Неудержимый поток холодных капель нещадно летит с неба, проникает под одежду, ласкает теплую кожу, забирая себе это тепло, разгоняя неприятную дрожь по телу. Сильный ветер вторит непогоде, путаясь в ветвях деревьев. Заставляет их сгибаться в немом поклоне перед своей силой и мощью. Они возмущенно шелестят, но мерная дробь крупных капель дождя заглушает этот звук. Косые плети нещадно бьют по лицу, заливая глаза, заставляя щуриться, чтобы хоть как-то смотреть на дорогу. То и дело приходится убирать с глаз прибитые дождем пряди волос. Идти тяжело. Будто сам ветер не хочет пускать дальше, ставя блоки на каждом шаге, стараясь новыми ударами откинуть одинокого прохожего назад. Но шаг за шагом вперед, ведь нужно дойти до места назначения. Спрятаться под крышу, с головой окунаясь в приятное и уютное тепло, обнимаясь с полотенцем и желательно кружечкой чаю. Но до этого момента еще достаточно долго придется пробираться черед пелену дождя. Утопая в лужах, двигая лопатками, в бессильной попытке отлепить от кожи промокшую насквозь одежду.
Шаг, еще шаг. Как молитву повторяя про себя нужный адрес, считая номера домов, как и деревья, сгибаясь от мощи ветра, снова и снова протирая рукой залитые водой глаза, чтобы посмотреть на дорогу. Осталось немного, прибавил шагу, в надежде скорее уже нырнуть в приятное тепло. Нужный дом, резкий поворот. Замер на мгновение, рассматривая проступающий сквозь сетку дождя темный силуэт огромного особняка. Новое место, новые люди.
Быстрые шаги. Когда так близко к цели хочешь не хочешь, а соберешь все силы в кулак, только бы быстрее уже ворваться в дом, внося с собой прохладный запах дождя и вздрагивая от тепла.
Неожиданно запнулся. Взмах руками, попытка удержаться в горизонтальном положении. Поры ветра, ударивший в спину, словно насмехаясь над человеческой неуклюжестью, внося свою лепту в неизбежное уже падение. Недолгий полет. Удар. Даже руками не уперся в землю на автомате. Слишком уж неожиданно на дороге появился какой-то камень. Сел на колени, стараясь восстановить сбитое падением дыхание. Замершее на мгновение сердце торопливо наверстывало пропущенные удары, отзываясь шумом крови в ушах, заглушающим шелест дождя. Боль. Когда первое удивление прошло, начала расползаться боль. Пальцами неуверенно провел по лицу, ощупывая повреждения. На губах странный привкус. Солено-сладкий. такой знакомый. Взгляд на раскрытую ладонь, и косые лапы дождя заботливо смывают с рук алую жидкость, смешивают ее с пропитанным дождем асфальтом. Встал на ноги, нерешительно ощупывая лицо кончиками пальцев. Коснуться носа больно, коснуться скулы больно, острые иголки боли впиваются в подбородок и даже лоб. Еще бы, с размаху плашмя мягкий удар о нежный асфальт. А нити дождя заботливо смывают грязь с кожи, полощут одежду. Умывают разбитое лицо, стирая алые следы.
Дверь. Решительный стук о размягченное дождем дерево. И решительно толкнул дверь, надеясь, что она открыта. Не было уже сил стоять под дождем. Конечно, не любит солнце. Но и пробирающий до костей холод от дождя и холодного ветра не лучший вариант. Повезло. Дверь бесшумно отворилась. Шаг в гостиную, как и хотелось, принося с собой запах дождя и вздрагивая от домашнего тепла.

Шум дождя отрезан закрывшейся с легким стуком дверью. Тут же звонкий звук разбитого стекла, испуганный возглас. В гостиной кто-то был. Девушка, которая похоже как раз  ждала Дэниэля. Много говорила и производила слишком много шума. И сразу забота к абсолютно незнакомому человеку. Непозволительная роскошь в современном мире. Надо быть либо слишком добрым, либо просто дураком, чтобы вот так начать причитать над незнакомцем, который впервые переступил порог особняка. Который теперь должен стать его домом.
Даже не хочется ничего говорить, не хочется что-то делать, как-то сопротивляться решительным движениям. Лишь мягко ступать по ковру, оставляя после себя мокрые следы, рассыпая по комнате бисер затерявшегося в одежде и волосах дождя. Здесь тепло, здесь мягко, здесь уютно. Тело бьет крупной дрожью от сменяя температуры, мокрая одежда ласково льнет к коже, вызывая противные мурашки. Но переодеться не во что. Придется терпеть. Ждать пока ткань просохнет и надеяться, что воспалением легких эта прогулка не закончится.
Нежные прикосновения мягкой ткани к свежим ссадинам. Неприятно, заставляет морщиться и слегка  вздрагивать, хоть девушка и пыталась касаться как можно нежнее. Кто такой Асклепий юноша не знал, но наверняка уж она знает что делает. Покорно растянулся на диване, не заботясь о том, что после него останутся мокрые следы. Одеяло должно было бы греть, но мокрая одежда по–прежнему неприятно холодила кожу. Едва заметно улыбнулся, разглядывая ее лицо, поднимая руку и мягко касаясь кончиками пальцев ее запястья. Не для того чтобы оттолкнуть.  Это было бы глупо. Тем более, что по телу разливалось тепло, кожу лицо слегка покалывало и боль постепенно уходила из тела, на прощание резко касаясь оголенных нервов, заставляя вздрагивать и морщиться, но тут же неприятные ощущения проходили.
- Теперь я  твой должник, - улыбнулся шире, хотя глаза так и оставались пустыми и ничего не выражающими, и чуть сильнее сжал запястье пальцами. Не заботило, что девушке могут быть неприятны чужие прикосновения. Касания незнакомого человека. А для Дэниэля это как часть знакомства: прикоснуться, почувствовать тепло. Аккуратно сел на диване, выбираясь из одеяла. Только чтобы стянуть с тела мокрую футболку и кинуть ее тут же на диван неаккуратной кучкой, тут же снова закутываясь в одеяло, осматривая окружающую обстановку.
- Меня зовут Дэниэль, и да, я хранитель Эреба, - представился парень, смотря в противоположный конец комнаты, а вовсе не на Дафну. Удивило, что ей про него говорили. Еще страннее было понимать, что возможно она его и ждала в гостиной.
- Ты пекла? – взгляд остановился на пироге, что покоился теперь на полу на разбитом подносе. Жаль, что пирог погиб. Хотя кто сказал, что это так? Он ведь не на полу лежит, а на стекле. Дэниэль легко поднялся с дивана, стянул обувь и прошел к упавшему пирогу, наслаждаясь прикосновением мягкого ковра к уставшим от борьбы с непогодой ногам. Наклонился, отламывая себе кусок, и как ни в чем не бывало дальше по гостиной, прикасаясь пальцами к диванам, журнальному столику. Словно оставляя свой след. На самом деле привычка, взявшаяся непонятно откуда. Может еще с тех пор, когда ловил нереально реальные галлюцинации от наркотиков, бурлящих в крови. Теперь прикосновения чтобы понять: да, настоящее.
- Вкусно, - обернулся на девушку, медленно жуя пирог. И правда неплохо. Тем более что есть хотелось. Не пропадать же добру. И тут же еще одна улыбка еще шире и счастливее прежней, и огонек радости в пустых до этого глазах. Фортепиано. В несколько широких шагов преодолел расстояние до инструмента, все так же старательно кутаясь в одеяло, но забывая уж про неприятную дрожь гуляющую по телу. Пальцами медленно по крышке, покрытой лаком, прикрывая глаза и вдыхая едва уловимый запах инструмента. Лучший подарок. Наверно и правда, этот особняк станет его домом. Его новым прибежищем. И может быть надолго.
- Здесь можно играть? – вопрос в пустоту, не оборачиваясь на девушку. Не задумываясь абсолютно о том, что это невежливо и некрасиво, тем более по отношению к человеку, который помог в первые же минуты встречи. Он может быть милым, он может много говорить, полными разами а не обрывками предложений. Но это потом. Когда стихнет за окном рев непогоды, когда усталость уйдет из тела, когда это станет выгодно.

Он не заметил, как она вышла из гостиной. Просто стоял, пальцами лаская гладкую поверхность инструмента. Он скучал. По звукам, по эмоциям, по нотам, по тихим словам песни, по резким выбросам адреналина. Не так уж много времени прошло, а все равно трудно. Зависимость. Самая натуральная. Была бы его воля – везде таскал бы за собой гитару. Хотя бы. Таскать фортепиано было бы немного тяжело и странно. Но все оставил дома. Как пережитки прошлого. Если уж сжигаешь мосты, обрываешь нити связей, лучше ничего с собой не брать. Оставить все там. Переступить порог, закрыть дверь, решительно двинуться вперед. Забывая, выжигая из сердца воспоминания, безжалостно выкидывая любимые вещи. Чтобы не было к чему возвращаться. Чтобы не тянуло назад. Чтобы не жалел, что решил все бросить. А в ушах тихий стон гитары, когда струны лопались одна за другой, перерезаемые безжалостными руками. То была его гитара. Брать с собой – решил не стоит. Оставлять другому не позволила привязанность. Старая, потрепанная, теперь  она покоится в углу его комнаты, не способная издать ни звука. Покрывается пылью. Ждет, если он вернется. Бесполезно.
Новое место, новые люди. Все мысли крутились вокруг этого. В кои-то веки на мгновение задумался, а что же дальше? И что побудило его так порвать с  прошлым. Беспощадно, без права вернуться назад. Закрыл глаза и глубоко вздохнул, впитывая легкими здешний запах, пытаясь прочувствовать кожей атмосферу особняка. Неуютно. Быть может, потому что новое место. Быть может, просто не его это место.
Резко вздрогнул, откидывая по привычке челку с глаз и испуганно отдергивая руку от фортепиано. Уже и за одеждой сходила. Нежная улыбка по тонким губам от чужой заботы. Такой искренней. Такой невинной.
- Спасибо, - искренняя благодарность. Принял одежду, сразу пальцами проводя по свитеру. Дурная привычка, касаться всех вещей. И правда, мокрая одежда порядком надоела. Ткань неприятно липла к телу, забирала тепло, оставляя после себя мелкую дрожь. Положил одеяло на край кресла, где устроилась девушка, и принялся переодеваться, не заботясь о том, что нужно куда-то уйти. Что не принято вот так переодеваться перед незнакомыми девушками. Когда на твое тело смотрят тысячи людей, раздевая глазами, стараясь посмотреть сквозь одежду, когда постоянно в центре внимания, когда часто фотосессии с бесконечными переодеваниями, когда показ тела - способ заработать деньги, волей неволей, а забываешь что такое смущение. 
Мокрая футболка оказалась на полу, пальцами по привычке по оголенным плечам, стряхивая оставшийся на коже дождь, разгоняя по мышцам усталость. Мягко по холодной коже теплая, мягка шерсть свитера. Довольно улыбнулся, сразу чувствуя тепло. Следом на пол упали джинсы, тут же замененные на сухой вариант. Одежда была почти в пору, разве что висела как на вешалке. Хозяин ее явно обладал более крепким телом, так что джинсы безнадежно сползали с худых бедер, и казались слишком  длинными.
- Надеюсь, хозяин одежды будет не против, что Вы мне ее дали.
И лучше не наводить беспорядка в чужом доме. Наклонился, подбирая свою одежду с пола. Сложил аккуратно на краю дивана и снова взгляд на девушку.
- Ванна мне пока не нуж… - яркий свет по глазам помешал закончить фразу. Как раз пришли сообщить, что удин готов. И полумрак гостиной видимо смутил. Но яркий свет был не лучшим выходом. Но кто же знал. Резь, вызывающая слезы. Сразу непонятная тупая боль от татуировки по телу. Плохой знак. Бесславно подгибающиеся колени. Мог выдерживать искусственный свет, но только не тогда, когда устал. Не тогда, когда давно без жертв. Не тогда, когда не ожидал. Упал на колени, больно ударяясь ими об пол. Ладонями закрывая глаза, пальцами впиваясь в кожу, случайно задевая незалеченные до конца раны, разгоняя по коже новые нити острой боли.
- Выключите…свет… - тихий хрип, практически неслышный из-за прижатых к лицу ладоней голос. Пригнулся к полу, чуть не касаясь лбом мягкого ковра. Стараясь дышать ровно и размеренно. Стараясь успокоиться. Его успокоить.

Такое уже бывало. Раньше. Когда еще не понял, что с ним случилось тогда в тату-салоне. Еще до того, как разобрался, как с этим жить. Как сосуществовать со  своим неожиданно обретенным покровителем. Регулярные жертвы – и жизнь как обычно. И будто бы простой человек с бытовыми проблемами и заботами. И главное ведь было не забывать. И все равно забыл. Давно не пользовался техниками, мирный образ жизни, никаких опасностей, никаких жертв, бунт. Всегда без предупреждения. Ведь боги не общаются с людьми, не станут предупреждать, что сил давать больше не будут, не напомнят, что нужно принести жертву. Поэтому и расплачивался сейчас.
Даже не боль. Она есть только в ушибленных коленях, но слишком мало этих ощущений, чтобы пригибаться к полу, чтобы изо всех сил впиваться пальцами в кожу. Скорее страх. Мелкими шагами ползет по коже, накрывая плотным покрывалом, перевязывая вены узлом, мешая сердцу ровно биться. Воздух со свистом врывается в пережатые ужасом легкие. Дышать ровно тяжело. Разогнуться невозможно. А надо то всего лишь принести жертву. Порезать руку, попросить силы сопротивляться свету, успокоить тело, его утихомирить. И вроде так действовать должен только солнечный свет. Природный. Никак не свет какой-то электрической лампочки в гостиной. Еще бы объяснить это кому-нибудь. Свет и тьма не могут существовать в одном месте. Когда приходит один, другой пропадает. Сжимается, уменьшается, исчезает. Силы равны, вряд ли свет сможет победить окончательно тьму, так же и тьма не в силах навсегда изгнать свет. Вечное соперничество. Может быть, и не было б его, если бы не противоположность сущностей. А лампочке все равно, Она горит, включенная безжалостной человеческой рукой. Да и не знали ведь, что Даниэль так отреагирует. И вины ничьей, по сути, в случившемся нет. Вот только бы разогнуться. Свистящий вдох, судорожный выдох. Вжился лбом в ковер, стараясь исчезнуть, стараясь провалиться во тьме преисподней, только чтобы разорвать покров страха.
Щелчок выключателя слился с облегченным выдохом. Свет погас, страх ушел, на прощание цепляя когтями оголенные струны натянутых нервов. И сразу легче. Узе связывающий тело, легкие, ослаб. Дыхание легче, хотя все такое же учащенное. Сердце вспомнило о пропущенных ударах, и старательно восполняло потери, с силой ударяясь о грудную клетку, будто стараясь вырваться наружу. Шум крови в ушах заглушает окружающие звуки. Свет ушел, но Он потревожен. Хочет жертву, а тело все не собирается слушать хозяина. Хватка пальцев на лице ослабла, на коже – красные следы от вжимаемых ногтей.
тихий смех-хрип. Бесит. Вот так зависеть от чужих страхов, платить за чужую силу, носить в себе чужую сущность. Не хотел, не просил, но отказаться не может. Хотя пытался раз избавиться от татуировки. Казалось все так просто – разрезать кожу, разорвать темный рисунок холодной сталью ножа. Это не сложно, и боль не кажется такой уж страшной. Напротив, будто вспомнить юность, когда часто холодная сталь ножа нежно касалась тонкой кожи, оставляя на ней свой след. Тогда руки слушались, и новый порез послушно ложился на бледное запястье, не отмеченное еще татуировкой. Но в тот раз, когда решил вернуться в прежнее русло, забыть о богах, прекратить быть хранителем, нож соскользнул, вместо руки впиваясь в ногу. И духу не хватило пробовать снова и снова. Или счел это за знак. И теперь расплачивался.
Вкрадчивый, обеспокоенный голос прорвался черед шум бушующей крови. Легкое прикосновение к спине заставило резко вздрогнуть и вскинуться, сразу убирая от глаз руки и случайно ловя взгляд девушки. Не нужно было этого делать, не должно было это случиться. Такое уже бывало раньше. Было слишком много света. Теплого, яркого света солнца. Машина летела по трассе. За рулем друг. Должны были добраться до дома затемно, но задержались в пробках, заблудились в переплетении дорог. Даниэль говорил, что у него аллергия на свет. Старательно держался, впиваясь пальцами в сидение машины, а не в лицо, как хотелось. Старательно сдерживал рваное дыхание, старательно говорил спокойно. А друг старался ехать быстрее, беззаботно болтая, но все равно замечая напряжение сидящего рядом Дэниэля. Тогда тоже случайно встретились взгляды, вот как сейчас. И было слишком много света. А Эреб, ему нужна тьма. Пусть даже это будет та тьма, что видит перед собой ослепший человек. Друг ослеп. И чудо помешало им разбиться. Тогда  Даниэль не знал, что нужно делать. Подсказок не было. А когда понял – было слишком поздно. И так свежи воспоминания, и в ушах еще свист шин, когда нервно дернувшаяся нога изо всех сил вдавила в пол педаль тормоза. И широко распахнутые глаза смотрели на дорогу, видя перед собой темноту. Теперь снова с размаху на те же грабли. Темные глаза широко распахнулись, понимая, что могло случиться, хоть и не чувствуя посыла покровителя. Свет выключен, страх ушел уже давно. И не понятно, произошло что-то или бог миловал.
- Дафна… - неуверенный шепот, враз охрипший голос. И хочется остановить момент, и снова страшно. Уже за девушку, которая просто случайно оказалась рядом.

Тишина гостиной прерывалось только громким дыханием. Парень замер, с постепенно нарастающим ужасом всматриваясь  в лицо девушке, чтобы уловить малейшую смену оттенков эмоций, почувствовать, может быть ее страх. И пустой взгляд стал ответом. Даниэль всматривался в светлые глаза девушки, все еще в глубине души глупо надеясь, что ничего страшного, ничего не произошло, просто может испугалась Дафна такой реакции Даниэля на свет. Естественно, когда здоровый, хоть и немного побитый парень, вдруг падает на колени только лишь от включенной лампочки, есть чему удивиться. И испугаться.
Ее голос. Тихий, все такой же нежный, дрожащий. Страшно. Обоим. Дафне потому что враз ослепнуть, потеряв из виду все краски мира. Даниэль и представить не мог, что это такое – потерять навсегда зрение. Без особой видимой причины. Внезапно. Просто стать зависимым от другого человека. Учиться жить заново,  познавая мир не глазами, а ушами и руками. Полагаться на ощущения, а не на взгляд. Очень сложно. И постоянно ведь будешь вспоминать, как прекрасен этот мир вокруг. И страшно самому, потому что по сути должно быть все равно. Она чужой человек, всего минутное знакомство. Это за родных можно волноваться, переживать. Только за близких может так сжиматься сердце скованное стальной паутиной страха. Только если с любимыми людьми что-то ужасное случилось, может переживать легкие застрявшим в горле комом. Но ее настроение, ее страх, ее непонимание, что случилось и почему именно с ней стало его собственным. Понял вдруг, что не страшно, когда что-то случается с тобой. Даже если сжимаешься от страха, пытаясь вжаться  в пол, чтобы только спастись от света, включенного незнающим человеком.  Даже если ползет по коже липкий ужас, не твой, а твоего хранителя, что слился в одно целое с душой. Действительно ужасно если страдает кто-то рядом. Из-за тебя. Тем  более если этот человек помог в первые же минуты, не спрашивая кто, и откуда. Наивная и такая добрая. Слишком чистая для пропитанного грязью и пошлостью мира.
И стало еще больнее, когда она подумала что в случившемся ее вина. Что сделала что-то не так. В чем-то провинилась. Усмешка пробежала по тонким губам парня, хоть девушка и не могла ее увидеть. Успокоить как-то, сыпать пространными объяснениями, что это не ее вина, что просто случайность. Неприятность, от которой она может остаться слепой навсегда. Да, чудесный способ успокоить. Сказать, что она ни в чем не виновата. Только от слов в такой ситуации толку нет. Они не смогут проникнуть через пелену страха, не смогут успокоить.
Она шарахнулась от первого прикосновения. Сейчас совсем одна в кромешной темноте. Замерла, скованная страхом, боясь лишним движением разрушить ощущение реальности, потерять почву под ногами. Это понятно. Неловкое движение, враз приблизился к девушке, как можно тише, стараясь сильно не волновать ставший тягучим воздух. Теперь уже нежная улыбка по губам парня. Словно решил, что нужно делать дальше. Кончиками пальцев скользнул по руке, сжимая потом ласково ее запястье, притягивая к себе. И губами ласково коснулся мокрых ресниц, тут же отстраняясь и отпуская ее руку.  Зачем слова, если она их не услышит. Какая разница, что за выражение лица – не увидит. Но можно дать почувствовать человеческое тепло, дать понять, что кто-то рядом есть, улучшить настроение. Поднялся с пола, решительными шагами к разбитому подносу, чтоб взять осколок в руки. Так привычно. Хочешь что-то получить – заплати. Прижатый к коже запястья осколок, решительное движение, рассекающее кожу, пускающее по телу волну горячей, острой боли. И сразу алый бисер по коже, огибая темный рисунок гитары. Крылья носа затрепетали, жадно втягивая в легкие солоноватый запах крови. Порция боли, новый шрам. Не важно это. Боль проходит, оставляя после себя лишь тонкую полоску на запястье, да яркие воспоминания. И почему-то не боялся никогда умереть. Хотя и не думал, что Боги хранят его. Быть может, было просто все равно. Сейчас ведь главное читать про себя глупые молитвы, взывая к хранителю, прося забрать обратно темноту из светлых глаз, вернуть ее миру краски.
Легкие шаги обратно, ближе к Дафне, рассыпая вокруг алые капли, впитывающиеся сразу в мягкий ковер. В другой руке зажат осколок. 
- Я все исправлю.
Тихий голос, слова пропитанные решительностью. Не важно как. Просто нельзя позволить ей ослепнуть навсегда. Просто из чувства благодарности. Просто так надо.